— Я — офицер, Таня, и мне хотелось бы думать, что я готов к этому достаточно хорошо.

— К чему? Убивать?

Ким кивнул:

— И это тоже. Но понимаете, какая штука. Ни один из тех, кого принято относить к нормальным людям, не может быть в достаточной мере готовым убивать, если он при этом не готов к тому, что в процессе этого действа может умереть сам. Каждый из нас, тех, кому доверена честь владеть оружием, принимая присягу, априори принимает на себя обязанность умереть гораздо раньше, чем ему предписано природой. Потребуется это от него или нет — другой вопрос. И вот эта готовность умереть как раз и делает нас сильными. А все остальное — муть. И эти ребятки как раз и почувствовали во мне вот эту готовность не только убивать, но делать это, не очень-то зацикливаясь на собственном выживании. И хотя они не трусы, их это… испугало.

Они помолчали еще пару минут, потом Таня глухо произнесла:

— Знаете, на четвертом курсе я сильно интересовалась патологиями поведения, но то, что я буду вот так идти по Москве рядом с готовым убийцей…

— Это не так, Таня, — мягко произнес ее спутник. — Я и убийцы — это две большие разницы. И дело совершенно не в том, что я готов убивать по приказу или по велению долга. Все это тавтология. Лишение человека жизни есть акт убийства, и господу богу абсолютно наплевать, идет ли в тот момент война или нет, и был ли умерщвленный мужчиной или ребенком, и одет ли он был в униформу противоборствующей армии или носил джинсы и футболку. Дело в том, что убийства в большинстве своем совершенно бессмысленны. И совершают их люди, абсолютно не готовые к этому бремени. Я же, так сказать, убийца тренированный, обученный… в том числе и психологически. И, поскольку я достаточно хорошо представляю себе, какое это бремя — чужая смерть, я убиваю только тогда, когда это необходимо сделать.

— А я никакой разницы не вижу. Что значит необходимо убить? Любой человек — это целый мир со своими маленькими тайнами, мечтами, воспоминаниями… Не говоря уж о том, что у каждого из людей есть родители, братья, сестры, любимые, наконец… И лишить его жизни — это наказать десятки других, совершенно невинных. Разве это справедливо? Я вообще считаю, что оружие надо запретить. И войну тоже. Любые вопросы можно научиться решать мирным путем. Вон посмотрите, что творится на Ближнем Востоке. И у евреев, и у палестинцев своя правда. И каждый считал, что сумеет добиться своего силой оружия. И что? Все равно пришлось договариваться. А если бы с этого начали?

— Ну, положим, результат есть. Все-таки, несмотря на столь дикие нравы, царящие там, государство Израиль продолжает существовать. А оружие… — Ким усмехнулся. — Если почитать милицейскую статистику, то окажется, что самый смертоносный предмет, придуманный человечеством за всю его тысячелетнюю историю, — это кухонный нож. Что же касается ценности каждого человека, то все эти рассуждения, конечно, интересны и, более того, необходимы, но, как мне представляется, только в качестве эталона, с которым нелишне сверять свои поступки, чтобы затем, с радостью или огорчением, определить, насколько ты сегодня приблизился к этому эталону или отдалился от него… А хотите тест?

— Какой?

— Исторический. На человеколюбие.

Таня бросила на спутника заинтересованный взгляд.

— То есть?

— А вот слушайте. Время — 17-й год правления Тиберия, 25-й день мартовских ид. Вы — прокуратор Иудеи. Вам дано право не отправлять на казнь одного из приговоренных. Толпа только что выкрикнула имя разбойника Варравы, второй из приговоренных вам известен. Ваше решение?

Татьяна остановилась, изумленно глядя на Кима:

— Ну, знаете… от вас я такого не ожидала.

— Чего такого?

Таня нервно рассмеялась:

— Мне казалось, что военные не очень-то интересуются Библией.

Ким пожал плечами:

— У меня все-таки университетское образование. Так каково ваше решение?

— Вы его прекрасно знаете. Конечно, я отпущу Иисуса.

Ким усмехнулся:

— То есть вы своим решением убьете Варраву? Человека, которому хочет подарить жизнь многотысячная толпа внизу?

Таня нахмурилась:

— Ну-у… нет, я, наверное, прикажу пощадить обоих.

— Невозможно. Тысячи людей собрались посмотреть на казнь. Если лишить их этого зрелища, начнутся беспорядки и в этом случае погибнут сотни, возможно, даже тысячи тех, кто, в отличие от того же Варравы, разбойника, грабителя и убийцы, не совершил ничего плохого и у кого, как вы говорили, есть родители, братья, сестры, любимые, наконец…

— Тогда я попытаюсь убедить людей…

— Вот так сразу, на месте, причем тех, кто собрался, как раз чтобы насладиться казнью? В таком случае Вы, должно быть, способны легко убедить и тех, кто встретился нам полчаса назад, и мое геройство, значит, было совершенно не нужно…

Глаза Тани сердито сверкнули.

— Но если я прокуратор Иудеи, то у меня есть римский легион и я могу…

Ким кивнул:

— Что и требовалось доказать.

— Что… доказать?

— Легион — это те же самые тренированные убийцы, что и ваш покорный слуга. Так что даже самые благие дела иногда требуют использования не слишком приятного для тебя инструмента. И если его нет… Кстати, мы пришли.

Они остановились. Таня покачала головой:

— Да уж, интересная у меня прогулочка сегодня случилась…

Ким улыбнулся:

— А разве не так? Спокойной ее назвать, конечно, трудно, но вот неинтересной уж точно не назовешь. Ну да ладно, спасибо за экскурсию, а мне еще надо заскочить в управление кадров. Так что передавайте привет папе, и… я думаю, не стоит нагружать его излишними подробностями нашей сегодняшней прогулки. В конце концов, все окончилось благополучно.

— Для нас — да, а вот тому парню придется походить в гипсе. Кстати, ВАС я сначала испугалась не меньше, чем их. Вы были какой-то… безжалостный.

Ким развел руками:

— Ну извините. Ситуация требовала. Не мог же я одновременно казаться безжалостным им и добрым и приятным — вам. А так все закончилось достаточно благополучно, ни одного трупа и всего лишь одна сломанная нога. К тому же не у нас. Так что на этот раз обошлись минимумом потерь с обеих сторон. В отличие от обычных, тренированные убийцы, как правило, стараются ограничиваться минимумом потерь.

— А что, бывало иначе?

Но сослуживец ее отца майор Ким, который вчера остановился у них проездом к новому месту службы и которого она сегодня повела посмотреть памятник Булгакову у Патриарших, только улыбнулся в ответ.

3

— Ку-у-урс! К торжественному маршу!

По этой команде командиры, четко печатая шаг, вышли из строя и заняли свое место во главе вверенных им подразделений.

— Поротно! На одного линейного дистанции!

С правого фланга, дробно топоча каблуками по древней брусчатке, двинулись линейные.

— Равнение направо! — Начальник курса набрал в легкие побольше воздуха и надсадно рявкнул: — Шаго-ом марш!

От тяжкого удара почти пяти сотен кованых каблуков в воздух взвились тучи местных галок и ворон, оккупировавших деревья близлежащих дворов и бульваров. Но тут оркестр грянул марш, мгновенно заглушив птичий гомон. Первый выпуск сержантского факультета Его Величества Московского высшего военного командного института двинулся по брусчатке во главе войск Московского гарнизона. Его Величество, стоявший на легкой переносной трибуне, устроенной метров на пятьдесят ближе к Спасским воротам, чем когда-то был мавзолей, удовлетворенно кивнул и повернулся к министру обороны.

— Ну как вам ваши орлы?

Тот кивнул, довольно улыбнулся и, наклонившись к уху Его Величества, зашептал:

— А знаете, я не очень-то верил, что нам это удастся. Убедить несколько тысяч уже отслуживших молодых людей вновь вернуться в казарму еще на пять лет… тем более в нашу армию…

Его Величество усмехнулся. В министре обороны сразу чувствовался гражданский. Ну какой генерал мог бы себе позволить так говорить об армии…